Роман Суржиков - Лишь одна Звезда. Том 2
– Мужичье, – ответила леди Аланис, – отребье. Здесь лишь один гвардейский полк, и четверть его вчера полегла. А эти… Шваль из протекции, тупые констебли, городские бездельники.
– Все они вместе не стоят и сотни рыцарей! – добавил путевский телохранитель, шедший по пятам за герцогиней. – Сделать вылазку, милорд, да разогнать их – вот что было бы правильно.
– Тебя не спрашивали, пес тебя куси! – рявкнул кайр Стил.
Черная стена Цитадели заслонила и небо, и город. Решетка из дубовых брусьев поднялась, открывая проход.
– Слава Агате, милорд, – приветствовал кайр Деррек.
Он выглядел смурным, помятым, на лбу и щеке пятна не то земли, не то сажи.
– Желаю здравья, кайр. Вы добыли Персты Вильгельма?
– Никак нет, милорд.
– Тогда зачем звали меня?
– Мы вошли в хранилище, милорд. Я счел, что вам стоит это увидеть.
Каменная лестница ввинчивалась в темное чрево Цитадели. Ступени истерты до вмятин за сотни лет. Фонари горели тускло, внутри ламп тлели желтые змейки нитей.
– Было три двери, милорд, – кайр Деррек, избегал смотреть на сюзерена. – Дубовая, за ней чугунная, потом бронзовая. Мы трудились всю ночь, чтобы…
– Ваша речь – отчет или оправдание, кайр? Вы вскрыли хранилище или нет?
– Вскрыли, милорд.
– И?..
– Оно пусто, милорд.
– Громче, кайр! Я не расслышал.
– Хранилище пусто, милорд!
– Как это возможно?! Единственный вход туда – из Цитадели. Цитадель – в ваших руках, Деррек!
– Не единственный, милорд…
Деррек открыл дверь, они вошли в подземный холл, увешанный гобеленами. Здесь громоздился таран, подвешенный на цепях. Стояли две лебедки, темнели в углу топоры и молоты, повсюду рассыпаны щепки. Люди кайра Деррека крепко поработали над хранилищем. Куски выломанных ворот валялись у стены, чернел зев прохода, в глубине его мерцал светлячок фонаря.
– Сюда, милорд.
Вторые ворота были подняты – кайры смогли добраться до механизма, открывающего их. Третьи сдвинуты на фут: кладку стены разобрали, чтобы выломать засовы, а затем подважили ворота рычагами и надавили.
– Позвольте, милорд, – кайр Стил первым пробрался в щель.
Эрвин последовал за ним и оказался в длинной галерее. Здесь царил парадный янмэйский пафос: мраморные императоры, золоченые штандарты с кистями, хрустальные люстры. С обеих сторон к галерее примыкали гроты, над каждым сияли пурпуром цифры: 1, 2, 3… – номера Божественных Даров.
– Все они пусты, – сказал Деррек и глухо закашлялся.
Аланис вбежала в первый грот, второй, третий. С немой яростью глянула на кайра.
– Пес куси! – выплюнул Стил.
Эрвин должен был увидеть – и увидел. Стены каждого грота зияли пустыми нишами. Голый камень, ни одного Предмета. Исчезли даже бархатные подушечки, на которых они лежали. Эрвин сунул руку в нишу, не веря глазам. Под пальцами шероховатый холод камня…
– Как, тьма сожри, это случилось? Как?!
Деррек хотел ответить, герцог перебил его:
– Проклятая тьма! Император покидает столицу, бросив почти пустой дворец. Он должен был оставить хоть пару Перстов для защиты! Да? Да!.. Мы захватили и дворец, и Цитадель внезапно. Никто не оказал сопротивления, значит, не успел взять Персты. Да?.. Черт возьми, да! Так где они? В чем я ошибся?!
– Их вывезли, милорд, – сказал Деррек, указывая вдоль галереи.
Теперь Эрвин увидел. Прежде галерея кончалась глухой стеной с гербом Династии, но теперь на том месте чернел проход. От проема тянулись полоски рельс, утопленные в пол галереи. Как Эрвин в тот раз не заметил их? Ковер – в нем дело. Толстый, ворсистый. Тогда устилал пол, теперь отброшен в сторону.
– Они предусмотрели вывоз Предметов, милорд. Пока мы ломали двери, откуда-то приехали парни в вагонетке, погрузили и вывезли все, что было.
– Это Эшер, – Аланис пнула рельс каблуком.
– Эшер?
– Барон Эшер, бургомистр Фаунтерры. Он людмиловец, этот род славится преданностью. Адриан доверяет Эшеру. Я-то думала, почему не он, а дурак Бэкфилд командует осадой! Эшер вывозил Предметы, пока Бэкфилд бился головой о стены дворца!
– Где они могут быть теперь?
Она нахмурилась, покрутилась на месте.
– Какая это сторона света?
– Туннель идет на юго-запад, миледи.
– В том направлении ярдах в пятиста находится городская ратуша. Предметы должны быть там… Если они все еще в столице.
– Сколько у вас людей, кайр Деррек? – спросил Эрвин.
– Пятьдесят шесть, милорд.
– Я пришлю еще. Возьмите сорок мечей и сделайте вылазку в ратушу. Если Персты там, принесите их мне.
– Вероятно, их вывезли из города, милорд, – сказал Деррек, а путевец кивнул с таким видом, словно кого-то волновало его мнение.
– Вероятно, тьма сожри, но не точно! Остался один шанс, что Персты еще здесь. Вся наша война строится на единственных шансах. Так принесите мне Персты Вильгельма!
– Слушаюсь, милорд.
На Воздушном Мосту снова свистели камни из требушетов.
– Загрызи их кобель, – ругнулся кайр Стил, глянув вниз. – Посмотрите, милорд!
Вдоль берега в землю были вколочены деревянные щиты. На них жирными красными буквами выведено: «Серебряный Лис победил. Помощь не придет».
– Не верьте, миледи! Это гнусное вранье! – сказал путевец так, будто леди Аланис нуждалась в его поддержке.
– Первое – скорее всего, правда, – сказал Эрвин. – А вот второе…
Он запрокинул голову и улыбнулся облакам:
– Придет ли помощь? Как считаешь, Агата?
Колпак
6 – 8 декабря 1774г. от Сошествия
Фаунтерра
– Твоя каша, Колпак, – говорит Форлемей.
Он опускает серебряный поднос на стол. Методично и небрежно, как всегда, расставляет блюда, раскладывает приборы. На столе появляется фарфоровое блюдце с ломтями хлеба, чаша с гусиным паштетом, мисочка салата из ревеня и сельдерея, тарелочка с крохотным омлетом из перепелиных яиц под пряным сыром, а также грубая стеклянная банка. Последняя резко выделяется и манит взгляд. Менсон придвигает ее поближе, чтобы рассмотреть. Внутри банки – громадный черный паук на шести мохнатых лапках. Он топчется среди клочьев паутины и меланхолично жует что-то, а может, просто шевелит челюстями. Возможно, это помогает ему размышлять.
– Загляни снизу, – советует Форлемей. – У него крест на брюхе.
Менсон следует совету. Действительно, на животе насекомого белый косой крестик, как буква Х.
– Ну и мерзкий, правда? – говорит адъютант. – Принес тебе посмотреть, чтобы ты убедился. Только в джунглях и водятся такие твари! И можешь себе представить – тут, в Бэссифоре, все любят пауков.
Менсон отодвигает банку и нехотя принимается за еду, а Форлемей ведет рассказ:
– Ты вчера уже спал, когда герцог Литленд повел их величество со свитой смотреть Гордона. Гордон – это тоже паук, у него есть имя, вообрази! Он живет в старой башне, у него целая своя ниша в стене. Сплошь затянута сетью, да еще в три слоя. Гордон сидит с краю, и он намного больше этого, что в банке. Огромный, как жирная мышь, или даже небольшая крыса! Вот не шучу, такой и есть!
Менсон запихивает в себя салат и ломтик хлеба с тончайшим слоем паштета. По утрам никогда нет аппетита, а сегодня хуже обычного. Менсон два дня праздновал триумф Адриана, а на третий сплоховал. Сбежал из-за стола с отчаянной болью в животе, скрючился под одеялом и промучился несколько часов, пока не уснул. Сегодня боль притихла, но напоминала о себе, прохаживалась холодком по кишкам.
– И вот герцог Литленд сказал: Гордон, дескать, самый старый паук в замке. Ему никак не меньше пятнадцати лет. Литленд свел с ним знакомство одиннадцать лет тому, когда по ошибке забрел в старую башню. Гордон уже тогда был больше маслины. Литленд сказал, что паук – символ мудрости и проницательности. Наблюдай за пауками, и поймешь, как устроена держава. Так сказал герцог Литленд, и все ему поверили. С тех пор в замке любят пауков и пестуют, как домашних животных. Вот как обезьянок или кошек! Ты можешь представить?!
Менсон может представить себе нечто куда более занятное. Покойный император Телуриан, бывало, держал людей в качестве домашних животных. Своего младшего брата, например. С тою лишь разницей, что не нашлось банки, достаточно большой для человека. И никто, конечно, не называл Менсона символом мудрости.
– Ладно, – говорит Форлемей, – это я так рассказал, для забавы. Ты скажи, как здоровье? Получше стало?
Менсон, конечно, молчит. Адъютант придирчиво заглядывает ему в лицо, потом оценивает количество съеденного.
– Вид у тебя, надо сказать, не ахти. Зато ешь не меньше обычного, значит, состояние такое, терпимое. Оно и хорошо, ведь тебя его величество вызывают. Если вывернет наизнанку в присутствие владыки, то получится конфуз, а не хотелось бы…
